Сильвио ("Выстрел")

Смотри также Литературные типы произведений Пушкина

— "Ему было около тридцати пяти лет", хотя его "почитали стариком". "Он казался русским, а носил иностранное имя". "Мрачная бледность, сверкающие глаза" "придавали ему" иногда "вид настоящего дьявола". Принадлежал к тем людям, "коих" "наружность удаляет" всякое "подозрение" "на робость". "Некогда" "служил в гусарах, и даже счастливо", но вышел "в отставку". "Был первым буяном по армии", "перепил славного Бурцева". "Товарищи" его обожали, а полковые командиры "смотрели на него как на необходимое зло..." "Его обыкновенная угрюмость, крутой нрав, злой язык имели сильное влияние на молодые" "умы". — "Я мало уважаю постороннее мнение", — говорил С. "На всех дуэлях" был "или свидетелем, или действующим лицом", но когда разговор "касался" "поединков", то С. никогда в него не вмешивался. На вопрос, случалось ли ему драться, отвечал он сухо, что случалось, но в подробности не входил, и видно было, что таковые вопросы были ему неприятны". Главное упражнение его состояло в стрельбе из пистолета. Стены его комнаты были все источены пулями, все в скважинах, как соты пчелиные". Искусство, до коего достиг он, было неимоверно, и если бы он вызвался пулей сбить грушу с фуражки кого бы то ни было, никто б "не усомнился подставить ему своей головы". "Богатое собрание пистолетов было единственной роскошью бедной мазанки, где он жил". Поселился "в бедном местечке", где "никто не знал ни его состояния, ни его доходов, и никто не осмеливался о том его спрашивать". Жил он вместе и бедно и расточительно: ходил вечно пешком, "в изношенном черном сюртуке", "а держал открытый стол для всех офицеров" местного "полка. Правда, обед его стоял из двух или трех блюд, изготовленных отставным солдатом, но шампанское лилось при том рекою". "У него водились книги, большею частью военные, да романы. Он охотно давал их читать, никогда не требуя их назад; зато никогда не возвращал хозяину книги, им занятой", в карты "никогда почти не играл" и "имел обыкновение за игрою хранить совершенное молчание, никогда не спорил и не объяснялся. Если партнеру случалось обсчитаться, то он тотчас или доплачивал остальное, или записывал лишнее". Привык первенствовать смолоду; когда, по приезде графа Б., "первенство" "поколебалось", С. "стал искать с ним ссоры": "Он шутил: а я злобствовал", — признается С. Во время бала у польского помещика сказал графу "какую-то плоскую глупость", за что "получил пощечину, но с тех пор не прошло ни одного дня", чтобы С. "не думал о мщении". На оскорбление Р** "удовольствовался очень легким объяснением и помирился", так как считал, что не имеет "права подвергать себя смерти", пока не отмщена обида гр. Б. — "Ныне час мой настал", — говорит С., получив известие о скором вступлении гр. Б. "в законный брак с молодой и прекрасной девушкой. — "Выстрел за мной. Я приехал разрядить мой пистолет; готов ли ты? — спрашивает С. графа и предлагает "бросить жребий", так как не привык целить в безоружного". На первой дуэли "волнение злобы было так сильно, что С. не понадеялся на верность руки и, чтобы дать себе время "остыть", уступил графу первый выстрел". Когда граф вторично стоял под пистолетом С., последний "глядел на него жадно, стараясь уловить хотя бы одну тень беспокойства". "Я доволен: я видел твое смятение, твою робость; я заставил тебя выстрелить по мне. С меня довольно! Будешь меня помнить. Предаю тебя твоей совести". Он "остановился в дверях, оглянулся на простреленную" "картину, выстрелил в нее, почти не целясь, и скрылся". ["Сказывают, что С. во время возмущения Александра Ипсиланти предводительствовал отрядом этеристов и был убит в сражении под Скулянами"].